«Наконец, я сделала то, о чём мечтала всю жизнь»

Знакомьтесь: Изольда Владимировна Паршина, урождённая сормовичка. Пианистка. Профессор, заслуженный артист России, заслуженный деятель Всероссийского музыкального общества.
В 2002 году "признана подвергшейся политической репрессии и реабилитирована" (согласно справке из Генеральной прокуратуры РФ). Ныне проживает в Санкт-Петербурге.

С 1935-го по 1942 год её мама, Ксения Владимировна Боде, выпускница Петроградской консерватории, преподавала скрипку в сормовской музыкальной школе (ныне – ДМШ №11 имени Бориса Мокроусова). Отец, Владимир Георгиевич Паршин, работал конструктором на заводе имени Орджоникидзе и тоже играл на скрипке. Они были безвинно репрессированы и погибли в исправительно-трудовом лагере.

Не так давно Изольда Владимировна – дама строгой красоты и благородных манер – приезжала в Сормово, на свою историческую родину. В ДМШ №11 состоялась поистине историческая встреча – с объятиями и удивлёнными восклицаниями, с воспоминаниями, чаепитием и, конечно, с просмотром раритетных документов и фотографий.

В этой встрече участвовали директор ДМШ Вера Александровна Собгайда, замдиректора по учебно-воспитательной работе Ольга Геннадьевна Жаворонкова, секретарь учебной части Надежда Александровна Высоцкая.

- В книге Аллы Костриной «Без десяти век», посвящённой истории нашей музыкальной школы, есть фотография Ксении Боде, - рассказывает Надежда Высоцкая. – Упоминается также, что в 1942-м она была арестована и приговорена к расстрелу, который затем был заменён десятилетней ссылкой и работами в Буреполоме Горьковской области.

Тогда Изольде было всего четыре года.

Сначала её забрала бабушка. Затем девочка жила и училась в нижегородском Доме одарённых детей на улице Невзоровых, поступила в музыкальное училище, затем в консерваторию, по окончании учёбы уехала на Дальний Восток, где провела несколько десятков лет… Прошло много лет, а мы ничего не знали ни о её судьбе, ни о судьбе её родителей. Между тем около сорока лет Изольда Владимировна посвятила попыткам реабилитировать доброе имя своих родителей и, наконец, получила подтверждающие документы.

Мы подумали, что гостье было бы интересно встретиться со своими ровесниками, - продолжает Надежда Александровна, - и тут кстати пришлась сормовичка Анна Борисовна Дрожкина, в девичестве Черноверхская. Её мама, Анна Владимировна Черноверхская, преподавала в нашей музыкальной школе в одно время с Ксенией Владимировной Боде. Более того, между Ксенией Владимировной и Анной Борисовной оказалась особая, исключительная даже связь! Так через много лет в калейдоскопе жизни вновь сложилась когда-то разбитая картинка.

Впрочем, слово – главной героине событий.

Восемьдесят лет спустя

- Наконец, я сделала то, о чём мечтала всю жизнь, – добилась своего и приехала сюда, чтобы повидать тех, кто, возможно, остался в живых и помнит о моих родителях, и, главное, рассказать, что же с ними случилось и чем всё закончилось, - начинает свой рассказ Изольда Владимировна. - Я дочка Ксении Владимировны Боде и Владимира Георгиевича Паршина, которые жили в городе Горьком на улице Старая Канава в доме № 13 и работали в сормовской музыкальной школе преподавателями по классу скрипки. В 1942 году их арестовали. Моя бабушка, Лидия Эдуардовна Боде-Боярова, сохранила часть документов, протоколы.

Сперва забрали папу, потом маму. Меня отдали в приют – я очень хорошо это помню, равно как помню, что всё время там рыдала, потому что папины родители очень испугались, как тогда часто бывало. Потом меня временно взяли к себе какие-то чужие люди – кажется, знакомые родителей. Смутно вспоминаю, что там было совсем уж плохо, и в результате меня забрала отцова бабушка. Потом она писала письмо моей бабушке Боде-Бояровой – во время войны она не работала, а после стала трудиться на Автозаводе, в музыкальной школе, где преподавала сольное пение у взрослых, и с 1946 года я жила у неё. Как-то обосновалась, стала учиться игре на фортепиано. Так прошло пять лет. Конечно, бабушке было тяжеловато кормить меня. Помню, что она за бесценок продала скрипку, чтобы купить нам пропитание. Между прочим, это была скрипка Гварнери, но мы никому об этом не говорили. Это обнаружилось спустя годы, когда скрипку разбирали для ремонта и увидели клеймо. Затем эту скрипку купил Володя Галыгин, который воспитывался со мной в детском доме и впоследствии учился в консерватории. А вот после скрипку купил кто-то ещё, и её следы затерялись. Конечно, было бы интересно знать, у кого сейчас этот инструмент!

У отца была тоже очень хорошая скрипка, итальянского мастера, но куда она делась, мы не знаем. Родители отца прекратили со мной всякую связь.

О матери я, впрочем, тоже знала немного. Бабушка не могла мне рассказывать «лишнего».

В музыкальной школе работала Кира Николаевна Солодова, которая всё уговаривала её отдать меня в Горьковский специальный детский дом музыкально-художественного воспитания, и в пятом классе меня туда отправили. Дом этот находился на улице Невзоровых, 29. Из его стен вышло множество талантливейшей молодёжи, чьи имена и поныне украшают культурную жизнь Нижнего Новгорода и не только. К сожалению, как я узнала, в 2010 году Дом был закрыт.

Я закончила музыкальную школу, музыкальное училище, поступила в консерваторию в класс специального фортепиано к Софье Валерьяновне Поляковой. Камерному ансамблю я училась у Нелли Константиновны Станкевич, а по концертмейстерскому мастерству меня определили к Григорию Савельевичу Домбаеву, который тогда был ректором консерватории.

В 1968 году меня с мужем, художником Юрием Земсковым, пригласили во Владивосток, где мы прожили сорок с лишним лет. После я работала в Китае, преподавала и в училище, и в консерватории, а также давала частные уроки. И вот, наконец, мы с дочерью переехали в Санкт-Петербург. Уж очень мне хотелось на родину предков: родом оттуда была не только моя мама, но и бабушка с дедушкой, и прадедушка.

 Долгий путь к правде

Мысль о том, что мои родители осуждены, не давала мне покоя. И, когда я ещё училась в училище, давняя знакомая моих родителей предложила написать письмо... Был 1957 год. Как сейчас помню, 12 сентября пришёл ответ. «На ваше заявление, адресованное главному военному прокурору, сообщаем, что прокуратурой Горьковской области проверено дело, по которому в 1942 году были осуждены ваши родители… осуждены они обоснованно и потому не могут быть реабилитированы», - говорилось в нём. Конечно, я была в шоке. Кстати, бабушка знала, что я пишу письмо, и она спрашивала меня, когда же придёт ответ. А ответ уже был получен, просто у меня язык не поворачивался сказать, что в нём написано: мы обе не верили, что мои родители – предатели.

Проходит десять лет. Я опять пишу. Получаю ответ о датах смерти родителей: отец погиб в 1943-м, мама в 1944-м. Но пишут при этом, что основания для их реабилитации не имеется, так как виновность в совершённом преступлении подтверждена личными показаниями, а также показаниями допрошенных свидетелей, и не верить этим доказательствам нет оснований. Всё!

Проходит время. Снова, в третий раз, пишу письмо. К тому времени я закончила консерваторию, переехала жить во Владивосток и познакомилась там со следователем по особо важным делам, которая помогла мне составить очередную бумагу. В 1989 году приходит ответ: «…ваши отец и мать… были осуждены Горьковским городским военным трибуналом за антисоветскую агитацию. В настоящее время уголовное дело в отношении их направлено в прокуратуру СССР для внесении протеста в Верховный суд об отмене приговора военного трибунала и прекращении дела в связи с отсутствием в деле Паршина В.Г. и Боде К.В. состава преступления».

В 1991 году приходит справка. «Боде Ксения Владимировна, уроженка Ленинграда, по приговору военного трибунала осуждена… высшей мере наказания с последующей заменой на десять лет лишения свободы. Прокуратурой СССР дело было пересмотрено. Боде Ксения Владимировна и Владимир Георгиевич Паршин в соответствии с указом от 13 августа 1990 года реабилитированы». Более того, в 1992 году и я сама получила справку, на основании которой сама считалась репрессированной: ведь, несмотря на то что мне было четыре с половиной года, я тоже считалась врагом народа, и только в 2002-м я получила справку о том, что реабилитирована.

Все эти годы я считала своей святой обязанностью, целью номер один добиться справедливости и громко заявить, что мои родители безвинно погибли. Безвинно!

Я поехала в Москву, в Генеральную прокуратуру и добилась аудиенции, где мне сказали прямым текстом: дело ваших родителей сфабриковано по доносу. Что, де, мои родители были германскими агентами, и что они сами в этом признались... Мне даже озвучили фамилию доносчика – этот человек был мне незнаком, но, судя по всему, это был кто-то из ближнего круга общения…

Затем директор Музея истории ГУЛАГа помогла мне сообщить об этом публично. Сначала, узнав о моём горе, моя близкая знакомая, заместитель главного редактора телеканала «Россия 24» Илона Свеховская созвонилась с Музеем истории ГУЛАГа в Москве, и за дело взялись сотрудники музея Наталья Карпухина и Варвара Усаневич, главный хранитель. С их подачи со мной в Санкт-Петербурге связалась корреспондент Татьяна Чистова, и общими усилиями, по отснятому в моей квартире материалу, появился сорокаминутный документальный фильм, который сейчас хранится в фондах Музея истории ГУЛАГа.

Ну а второй моей мечтой было съездить в Нижний Новгород.

Я посетила свою музыкальную школу – сегодня это ДШИ №1 на Автозаводе. Меня тепло приняла директор школы Ирина Валерьевна Крупнова.

И, конечно, с особенным, непередаваемым чувством я приехала сюда, в Сормово. Вернувшись в родные места через много лет, я узнала музыкальную школу, памятник Ленину, улицу Коминтерна, воспоминания нахлынули разом и сильно… И теперь я счастлива бесконечно, потому что увидела родные места и даже нашла людей, которые ещё помнят моих родителей.

 О том, как прошла встреча с этими людьми и что открылось нового в течение этой встречи, читайте в следующем номере газеты «Красный сормович».

 Мария ФЕДОТОВА. Фото автора.